Наша компания оказывает помощь по написанию статей по предмету Уголовное право. Используем только актуальное законодательство, проекты федеральных законов, новейшую научную литературу и судебную практику. Предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все выполняемые работы даются гарантии
Вернуться к списку статей по юриспруденции
ПЕНИТЕНЦИАРНЫЕ СТАНДАРТЫ СОВЕТА ЕВРОПЫ И ВЕКТОРЫ РЕФОРМИРОВАНИЯ УГОЛОВНО-ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ
В.А. УТКИН
Большое видится на расстоянии, и ныне, по прошествии двух десятилетий, можно с уверенностью сказать, что 1996 год имел поистине судьбоносное значение для отечественной уголовно-исполнительной системы. В январе 1996 г. Россия стала членом Совета Европы, в мае был принят Уголовный кодекс, а в декабре - Уголовно-исполнительный кодекс РФ. Появившаяся в нем ст. 3 ("Уголовно-исполнительное законодательство Российской Федерации и международные акты") была беспрецедентной для российского законодательства в сфере борьбы с преступностью. Не только потому, что ранее в уголовно-исполнительном (исправительно-трудовом) законодательстве подобной нормы не существовало <1>. Опираясь на Конституцию РФ 1993 г., по содержанию она пошла дальше конституционного положения (ч. 4 ст. 15) и соответствующей нормы УК РФ (ч. 2 ст. 1). Если в последних определялось соотношение законодательства с ратифицированными международными договорами, а также "общепризнанными принципами и нормами международного права", то в ст. 3 УИК наряду с этим содержится и упоминание о том, что "рекомендации (декларации) международных организаций по вопросам исполнения наказаний и обращения с осужденными реализуются в уголовно-исполнительном законодательстве Российской Федерации при наличии необходимых экономических и социальных возможностей". Здесь, на наш взгляд, уместен акцент не на наличии или отсутствии "возможностей", а на том, что такого рода и юридической силы международные акты все же тоже "реализуются". Это, в свою очередь, принципиально важно для определения роли специальных (пенитенциарных) стандартов Совета Европы в развитии уголовно-исполнительной системы России. Ведь практически все они - положения рекомендательного характера, которые (в отличие от Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и Протоколов к ней) не предполагают ратификации и не обладают прямым (непосредственным) действием.
--------------------------------
<1> В ходе подготовки к кодификации уголовно-исполнительного законодательства она впервые появилась в альтернативном проекте Исправительно-трудового (Уголовно-исполнительного) кодекса РФ, подготовленного коллективом ученых Томского университета.
Вместе с тем сами пенитенциарные стандарты Совета Европы постоянно совершенствовались и развивались, играя заметную стимулирующую роль. Если на момент вступления России в Совет Европы действовали Европейские пенитенциарные (тюремные) правила 1987 г. <2>, то в 2006 г. вступил в силу их новый вариант, в разработке которого принимали участие и представители России <3>. В 2010 г. были приняты Европейские правила о пробации.
--------------------------------
<2> Подробнее см.: Уткин В.А. Европейские тюремные правила и проблемы их реализации. Томск: Изд-во НТЛ, 1996; Кашуба Ю.А., Хижняк В.И. Реализация международных стандартов обращения с осужденными в уголовно-исполнительной политике. Рязань: Академия ФСИН РФ, 2005. С. 34 - 36; Гришко А.Я., Уткин В.А. Сравнительный анализ европейских пенитенциарных правил и российских нормативных правовых актов в области положения уголовных наказаний. Рязань: Академия ФСИН РФ, 2006; и др.
<3> См.: Сборник конвенций, рекомендаций и резолюций, касающихся пенитенциарных вопросов. Рязань: Академия ФСИН РФ, 2008. С. 58 - 95.
Важно, что за этот период удалось и переломить некоторое, мягко говоря, настороженное отношение к международным стандартам в профессиональной среде большинства сотрудников уголовно-исполнительной системы. Речь идет о преодолении таких стереотипов, как "международные стандарты нам навязывают", "международные стандарты - это исключительно инструмент обеспечения прав заключенных", "международные стандарты - это чрезмерно абстрактные рекомендации", "международные стандарты - это далеко и не про нас". Наконец, представление о том, что реализация международных стандартов всегда требует огромных финансовых средств, которых в России нет и не будет по определению.
Понятно, что в России конца прошлого века и начала нынешнего по известным причинам первостепенное значение приобрели именно проблемы охраны прав осужденных в контексте прав человека в целом и преодоления тоталитарных черт наследия ГУЛАГа. Именно под таким углом зрения прежде всего оценивался гуманистический характер и реформаторский потенциал как Минимальных стандартных правил обращения с заключенными 1955 г., так и Европейских тюремных (пенитенциарных) правил 1987 и 2006 гг. В данном направлении преимущественно оценивались успехи отечественной уголовно-исполнительной системы в постсоветской России на протяжении ряда лет действия указанных документов и развивающих их положений ряда международных актов общемирового и регионального характера.
Одновременно в начале XXI века международное пенитенциарное сообщество стало обоснованно все более обращать внимание и на иной аспект международных стандартов в целом и европейских правил в частности. Этот аспект, организационно-управленческий, долгое время оставался как бы в тени аспекта прав человека, хотя очевидно, что они весьма тесно связаны. Заметим, что Европейские правила 2006 г. с первых их положений свидетельствуют о значимости организационно-управленческих аспектов пенитенциарной деятельности. В их преамбуле сказано, что пересмотр и обновление Правил 1987 г. обусловлены изменениями в уголовной политике и в "практике вынесения приговоров и управления пенитенциарными учреждениями в Европе в целом".
В этой связи, не снижая внимания к проблеме прав человека, Европейские пенитенциарные (тюремные) правила в отличие от Минимальных стандартных правил 1955 г. гораздо больше внимания уделяют организационно-управленческим аспектам лишения свободы. Во многом и потому, что на европейском пространстве права человека и их соблюдение все более становятся предметом деятельности Европейского суда по правам человека, применяющего нормы Европейской конвенции о правах человека 1950 г. <4>.
--------------------------------
<4> Подробнее см.: Антонов А.Н., Голик Н.М. и др. Влияние международно-правовых актов на уголовно-исполнительное законодательство России. М.: НИИ ФСИН РФ, 2015. С. 50 - 67; Пертли Л.Ф. Мера пресечения в виде заключения под стражу по российскому и зарубежному законодательству // Международное уголовное право и международная юстиция. 2015. N 1. С. 17 - 21.
На наш взгляд, в силу очевидного межцивилизационного кризиса и остроты современных социально-политических проблем едва ли будут успешными попытки создания нового общемирового документа аналогичного уровня. Однако современное прочтение и толкование многих положений Минимальных стандартных и Европейских тюремных правил говорит о том, что они далеко не исчерпали их гуманистический и реформаторский потенциал, причем не только в области прав человека, но и в сфере организации, структуры пенитенциарных учреждений и управления ими. К сожалению, приходится констатировать, что данный потенциал в полной мере пока не осознан и теми, кому по статусу приходится заниматься основными направлениями реформирования уголовно-исполнительной системы. Примером служит принятая в 2010 г. Концепция развития уголовно-исполнительной системы Российской Федерации до 2020 г. В числе основных ее целей было обозначено "повышение эффективности работы учреждений и органов, исполняющих наказания до уровня европейских стандартов обращения с осужденными и потребностей общественного развития". Оставив в стороне некие туманные "потребности общественного развития", обратим внимание на очевидную декларативность ссылки на европейские стандарты эффективности. Каждый, кто знаком с соответствующими международными актами, подтвердит, что ни европейских, ни вообще международных стандартов эффективности просто нет, как нет европейских или международных тюрем "вообще", а есть тюрьмы каждой конкретной страны.
Эффективность всех пенитенциарных учреждений может быть определена лишь в самом первом приближении как степень их способности успешно готовить осужденных к ресоциализации. Об этом четко говорят Минимальные правила ООН (ст. 58): "Целью и оправданием приговора к тюремному заключению или вообще к лишению свободы является в конечном счете защита общества от угрожающих ему преступлений. Этой цели можно добиться только в том случае, если по отбытии срока заключения и по возвращении к нормальной жизни в обществе правонарушитель оказывается не только готовым, но и способным подчиниться законодательству и обеспечивать свое существование". В Европейских правилах 2006 г. аналогичное положение изложено более лаконично, но не менее четко (ст. 102.1): "Режим для осужденных заключенных должен быть направлен на то, чтобы они вели ответственный образ жизни без совершения преступлений". В этом аспекте наиболее общим (интегративным) показателем эффективности уголовно-исполнительной системы принято считать уровень криминологического рецидива, то есть количество (долю) лиц, совершивших преступления после отбытия наказания. В отечественной криминологической литературе принято этот показатель рассчитывать, исходя из трех лет после освобождения. Практика показывает, что ныне такой рецидив довольно высок (во всяком случае выше, чем в 70 - 80-е годы прошлого века). По подсчетам томских ученых, он составляет в целом примерно 40%, в том числе 30% среди освобожденных из колоний общего режима и более 50% из колоний строгого режима <5>.
--------------------------------
<5> Городнянская В.В. Постпенитенциарный рецидив. М.: Юрлитинформ, 2012. С. 5 - 7.
Что же европейские "стандарты эффективности"? Обратившись к практике зарубежных тюрем, обнаружим, что, например, в тюрьмах Франции постпенитенциарный рецидив составляет до 60% <6>. Понятно, что сами по себе способы подсчетов вряд ли однозначно сопоставимы, да и доля осужденных к реальному лишению свободы в Западной Европе гораздо ниже: (10 - 15% в отличие от 28 до 29% в России). Но стоит ли в данном отношении стремиться к достижению пресловутых "стандартов эффективности"? Очевидно, что о европейских (и вообще о международных) стандартах справедливо говорить не применительно к их "эффективности", а в плане предусмотренных ими принципов и рекомендаций обращения с осужденными, средств обращения, стандартов организации и управления пенитенциарными учреждениями, деятельности их сотрудников и контроля за функционированием уголовно-исполнительной системы <7>.
--------------------------------
<6> Более половины бывших заключенных вновь совершают преступления // Ведомости уголовно-исполнительной системы. 2012. N 7. С. 61 - 62; Быков А.В., Кикоть-Глуходедова Т.В. Установление контроля над преступностью в США // Юридический мир. 2015. N 3. С. 59 - 62.
<7> Следует отметить, что в новой редакции Концепции от 23 сентября 2015 г. положение о "повышении эффективности... до уровня европейских стандартов" было обоснованно исключено.
Следует отметить, что Европейские правила 2006 г. в отличие от Минимальных правил ООН 1955 г. практически избегают традиционного термина "тюрьма", используя понятие "пенитенциарное учреждение". Исключения есть лишь в ст. 15.3 (уведомлении о "тюремном заключении") и в ст. 35.1 ("Тюремное заключение несовершеннолетних"). Во многом потому, что, как говорилось выше, в разработке Правил 2006 г. участвовали российские представители, а для отечественной уголовно-исполнительной системы тюрьма в ее классическом виде нехарактерна.
Кроме того, в международно-правовой интерпретации этот термин имеет как минимум три не совпадающих по содержанию значения. Во-первых, он обозначает всякое пенитенциарное учреждение, обеспечивающее изоляцию от общества. Во-вторых, тюрьма означает способ пространственной организации внутреннего режима, обеспечивающий прежде всего надлежащий уровень "цивилизованности" отбывания лишения свободы и уважение личного достоинства и пространства заключенных. Это, по смыслу международных документов, может быть достигнуто именно камерным их содержанием. Как указано в п. 18.5 Европейских правил, "заключенных обычно размещают на ночь в отдельных камерах, за исключением тех случаев, когда предпочтительнее размещать их совместно с другими заключенными".
В-третьих, тюремное заключение понимается как использование в качестве наказания и элемента структуры пенитенциарных учреждений (тюрьма как средство наказания, устрашения и обеспечения безопасности). Обратимся в этой связи к п. 5 ст. 60 Европейских пенитенциарных правил 2006 г.: "Одиночное заключение должно использоваться в качестве наказания только в исключительных случаях и на конкретно установленный срок, который должен быть как можно короче".
Очевидно, что в отечественной уголовно-исполнительной системе "вектор тюрьмы" ныне понимается и реализуется преимущественно по третьему варианту. Таково традиционное восприятие тюрьмы и в профессиональном сознании большинства ее сотрудников. В итоге провозглашенная в Концепции 2010 г. "тюрьмизация" была обречена на неудачу, помимо прочих причин, и явным неприятием ее профессиональным сообществом: ведь это противоречило активно внедряемым в деятельность сотрудников УИС гуманистическим подходам и ценностям <8>.
--------------------------------
<8> Раздел о "тюрьмизации" уголовно-исполнительной системы также вполне оправданно исключен из Концепции в сентябре 2015 г.
Что же касается структурирования пенитенциарных учреждений, то в международных актах признаются одинаково приемлемыми оба варианта организации исполнения лишения свободы - отдельные учреждения либо учреждения гибридного, или мультирежимного, типа.
Европейские пенитенциарные правила 2006 г. устанавливают, что "для лучшего управления различными режимами для конкретных категорий заключенных должны использоваться отдельные пенитенциарные учреждения или отдельные отделения пенитенциарных учреждений (ст. 104.1) (выделено мной. - В.У.)".
Таким образом, международные акты вполне допускают и даже предполагают полиструктурность и связанную с ней мультирежимность пенитенциарных учреждений.
В структуре гибридного учреждения участки тюремного типа имеют право на существование и уже успешно функционируют ныне в России в виде ШИЗО, ПКТ, СУС, ПФРТ и т.д. С другой стороны, существуют изолированные участки колонии-поселения. Важным практическим шагом к созданию модели мультирежимного учреждения следует признать проводимый ныне в ряде субъектов Федерации эксперимент по созданию так называемых исправительных центров, территориально и организационно объединяющих в себе осужденных нескольких отрядов. Данный опыт заслуживает самого пристального научного анализа.
Наконец, режим. Принципиально важно, что отраженный в Европейских правилах западный концептуальный подход к содержанию и организации отбывания лишения свободы основан на иной уголовно-исполнительной парадигме. Это четко отражено в ст. 102.2 Правил: "Заключение с лишением свободы само по себе является наказанием, и поэтому режим для осужденных заключенных не должен усугублять страдания, связанные с заключением". В такой системе режимы лишения свободы и классификация осужденных исходят главным образом из соображений безопасности, не имеют подробных нормативных оснований в законе, в приговоре не определяются, устанавливаются и изменяются преимущественно самой администрацией пенитенциарных учреждений или вышестоящими органами управления.
Уголовная и уголовно-исполнительная политика России традиционно исходит и из карательной составляющей режима. Следовательно, основания определения, изменения вида режима, его конкретные составляющие и связанная с этим классификация осужденных максимально конкретно определяются законом (причем только федеральным!), осуществляются в судебном порядке и, по крайней мере, в начальный период отбывания наказания преимущественно зависят не столько непосредственно от опасности личности осужденного, сколько от тяжести совершенного им деяния. В отличие от западных тюрем степень свободы администрации в этом отношении в России не столь велика.
Как известно, некоторые из государств на постсоветском пространстве (Украина в 2001 г., Казахстан в 2014 г.) в их новом законодательстве сделали некоторые шаги к "режиму безопасности" без изменения самих концептуальных основ лишения свободы. Практика показала, что на Украине это, по сути, свелось к "терминологической реформе". Опыт Казахстана пока невелик, хотя зримых радикальных изменений на деле также пока не наблюдается.
Если же исходить не из внешних атрибутов лишения свободы и не из "терминологических изысканий", а из необходимости смены уголовно-исполнительных парадигм, то есть концептуальных основ исполнения лишения свободы на основе от перехода от "режима кары" к "режиму безопасности" в учреждениях "гибридного типа", то этому должно предшествовать подробное и конструктивное изучение целого ряда важных аспектов деятельности и атрибутов учреждений нового типа. Это, во всяком случае, подразумевает исследование:
- организационно-архитектурных типов построения пенитенциарных учреждений в мире (с максимальным приближением к существующим в России типам и возможностям);
- способов и методов диагностики личности осужденных, выделяющих отдельные их категории по степени риска и с перспективой определения им конкретного вида режима не судом, а администрацией учреждения;
- критериев (оснований) дифференциации осужденных при первичной и последующей их классификациях;
- правовых средств дифференциации режима отдельных структурных частей "гибридного" учреждения. При этом, например, такой ее элемент как дифференциация числа посылок, передач, свиданий явно устарела.
В конечном итоге изменение уголовно-исполнительной парадигмы состоит в переходе от "монорежимных карательно-исправительных колоний" к "гибридным" исправительным учреждениям "мультирежимной безопасности".
Наконец, о смертной казни. Протокол N 6 к Европейской конвенции 1950 г., принятый Советом Европы в 1983 г. и вступивший в силу в 1985 г., предусматривает отмену смертной казни, но делает исключение для преступлений, совершенных во время войны или при неизбежной угрозе войны (ст. 2 Протокола). Протокол N 13 к Европейской конвенции, принятый Советом Европы в 2002 г. и вступивший в силу в 2003 г., содержит более категоричные положения: "Смертная казнь отменяется. Никто не может быть приговорен к смертной казни или казнен (ст. 1)". При этом никакие оговорки и отступления от данного запрета недопустимы (ст. ст. 2, 3).
Как известно, Россия, вступив в 1996 г. в Совет Европы, помимо прочего, подписала Протокол N 6, хотя до сих пор его не ратифицировала. В ст. 20 Российской Конституции, принятой в 1993 г. (до вступления России в Совет Европы), закрепляется право на жизнь, однако в принципе допускается смертная казнь. Последняя "впредь до ее отмены может устанавливаться федеральным законом в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни при предоставлении обвиняемому права на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей".
Действующий УК РФ, вступивший в силу 1 января 1997 г., содержит пять составов преступлений, предусматривающих в числе прочих санкций смертную казнь. Все они связаны с особо тяжкими преступлениями против жизни. Это ст. 105 ("Убийство" при отягчающих обстоятельствах); ст. 277 ("Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля"); ст. 295 ("Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование"); ст. 317 ("Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа") и ст. 357 ("Геноцид").
Тем не менее указанные выше нормы уголовного закона в современной России никогда в полной мере не применялись. В начале (в связи с подписанием Протокола N 6) в сентябре 1996 г. Президент Б. Ельцин издал закрытое распоряжение о приостановлении исполнения всех вынесенных ранее (на основании норм УК РСФСР 1960 г.) приговоров к смертной казни. В феврале 1999 г. Конституционный Суд России признал вынесение приговоров к смертной казни судами РФ неконституционными, поскольку суды присяжных действовали не на всей территории РФ. Однако и десять лет спустя (в октябре 2009 г.), несмотря на повсеместное появление в России судов присяжных, Конституционный Суд вновь подтвердил запрет на назначения смертной казни, ссылаясь уже на Венскую конвенцию 1990 г. о праве международных договоров.
Совокупность изложенных выше юридических решений по непонятной причине стала впоследствии (вначале журналистами и политиками, а впоследствии - и отдельными юристами) трактоваться как "мораторий", что отнюдь не отвечает общепризнанному в юриспруденции пониманию данной категории.
Эти рассуждения вполне бы заслуживали упрека в схоластичности, если бы в последнее время вновь не обострился вопрос о судьбе смертной казни в России. Отдельные политики, журналисты и стремящиеся повысить свой рейтинг депутаты вдруг решили, что наиболее действенным средством повышения уровня защиты общества "от убийц, наркобаронов, педофилов" будет именно восстановление применения смертной казни. Известно, что в марте 2015 г. в Государственную Думу Федерального Собрания РФ депутатами - членами фракции ЛДПР был внесен законопроект об отмене моратория на применение смертной казни.
Оставив в стороне многочисленные дискуссии о самой целесообразности смертной казни, отметим, что ее "реанимация" в российской правовой системе, хотя теоретически возможна, но, во всяком случае, не решением (законом, постановлением) высшего законодательного органа страны. По той простой причине, что законы в этой части не менялись, а к приостановлению применения смертной казни Федеральное Собрание не имеет никакого отношения.
Призывы к восстановлению, а точнее к установлению смертной казни для педофилов, наркобаронов и т.п., сами по себе юридически несостоятельны, поскольку это требует для начала изменения ч. 2 ст. 20 Конституции, где смертная казнь допускается лишь за особо тяжкие преступления против жизни. Юристы (и не только конституционалисты) прекрасно знают, что изменить положения гл. 2 Конституции (где и расположена ст. 20) ныне практически невозможно.
Если же говорить о применении (назначении и исполнении) смертной казни по существующим статьям УК, то для этого необходимы как минимум два, по сути, политических решения. Первое - отзыв подписания Россией Протокола N 6. Второе - отмена распоряжения Президента Ельцина 1996 г. о приостановлении исполнения приговоров к смертной казни. И то, и другое решения должны исходить не от Федерального Собрания, а от президента России, который согласно ст. 60 Конституции является гарантом прав и свобод человека и гражданина и определяет основные направления внутренней и внешней политики государства.
Литература
1. Антонов А.Н., Голик Н.М. и др. Влияние международно-правовых актов на уголовно-исполнительное законодательство России. М.: НИИ ФСИН России, 2015. С. 50 - 67.
2. Быков А.В., Кикоть-Глуходедова Т.В. Установление контроля над преступностью в США // Юридический мир. 2015. N 3. С. 59 - 62.
3. Городнянская В.В. Постпенитенциарный рецидив. М.: Юрлитинформ, 2012. С. 5 - 7.
4. Гришко А.Я., Уткин В.А. Сравнительный анализ Европейских пенитенциарных правил и российских нормативных правовых актов в области положения уголовных наказаний. Рязань: Академия ФСИН России, 2006.
5. Кашуба Ю.А., Хижняк В.И. Реализация международных стандартов обращения с осужденными в уголовно-исполнительной политике. Рязань: Академия ФСИН России, 2005. С. 34 - 36.
6. Пертли Л.Ф. Мера пресечения в виде заключения под стражу по российскому и зарубежному законодательству // Международное уголовное право и международная юстиция. 2015. N 1. С. 17 - 21.
7. Сборник конвенций, рекомендаций и резолюций, касающихся пенитенциарных вопросов. Рязань: Академия ФСИН России, 2008. С. 58 - 95.
8. Уткин В.А. Европейские тюремные правила и проблемы их реализации. Томск: Изд-во НТЛ, 1996.
Наша компания оказывает помощь по написанию курсовых и дипломных работ, а также магистерских диссертаций по предмету Уголовное право, предлагаем вам воспользоваться нашими услугами. На все работы дается гарантия.